Иван Ефремов и Владимир Сорокин. Две нормы.
Мне захотелось сравнить свои впечатления от творчества Владимира Сорокина и Ивана Ефремова. Произведения этих авторов – из разных опер, из разных эстетических систем. Разные эпохи, разные поколения, разные задачи и методы творчества. Сорокин годится во внуки Ефремову по возрасту. Общее- русский язык, на котором написаны книги авторов. Но литература- это поле общения всех со всеми, главное, суметь этот разговор выявить…
Задача творчества Ивана Ефремова- это склеивание воедино данных своей огромной эрудиции, сбор под одной обложкой ради решения одной художественной задачи фактов и знаний об истории, геологии, этнографии, палеонтологии, астрономии. Берётся ли Ефремов за создание картины инопланетной цивилизации, или за реконструкцию жизни гетеры в Древней Элладе, или за изложение своих знаний о йоге и мудрости Востока в «Лезвие бритвы», всегда у него получается не столько художественный нарратив, сколько небольшая своя энциклопедия, популяризаторство знаний, которые он освоил, но не в виде лекции, а в виде цельного художественного произведения, где ладно сведены концы с концами, выстроены и скручены все сюжетные линии и персонажи. Художественное по виду произведение у него прикрывает его желание показать миру свой проект, свою норму жизни, своё мечтание об идеальной цивилизации, идеальной женщине, идеальном семейном и общественном укладе, идеальном искусстве, идеальной одежде и системе воспитания людей. Творчество Ефремова- сплошной созидательный проект, опирающийся на некую сциентистскую норму, норму, выпестованную в глубине яркого, всеохватного, всезнающего разума. Даже в случае, когда в его книгах («Час быка») можно усмотреть антиутопию, критику сталинизма и маоизма, всё равно это проект позитивный, проект, показывающий в деталях мир отрицательный, чтобы на его фоне ярче мог выкристаллизоваться проект правильный, более разумный.
Задача творчества Владимира Сорокина первого периода- это всестороннее разрушение, это издевательство над миром дедов и отцов, их нормами, идеалами, достижениями, их знаниями и наукой, их устремлениями построить светлое царство научности и разума на земле или в космосе, достичь гармонии между полами и возрастами. Правда потом в недрах мировоззрения Сорокина назревает некий перелом. Он создаёт трилогию о льде («Путь Бро», «Лёд», «23 000»), выстраивает свой созидательный проект, свою метафорическую мифологию, смахивающую на метафорические построения советских научных фантастов. Правда только по форме и сюжетной приключенческой закрутке.
Задача советской научной фантастики- нарисовать идеальный мир, часто- коммунистический мир, к построению коего следует стремиться. Созидательная задача Сорокина в его ненаучно-фантастической трилогии- нарисовать метафору пути выхода человеков из духовно разрушенного мира, пути возрождения человеческого на пустыре, где все мертвы, где не умеют говорить сердцем.
Понятно, что Ефремов и Сорокин недовольны современным миром. Иван Ефремов как истый представитель советского общества недоволен некоторыми его недостатками. Например, встречающимися людьми с отклонениями от нормы- садистами, шизофрениками, «чересчур возбудимыми» и т.п. Ефремов рассуждает о «нормальной благородной психике», которая и есть верный путь к обществу высшего типа, коммунизму, в котором не будет ни фанатиков, но и обывателей не будет. Это будут какие-то средние люди, некая прослойка между обывателями и гениями. Это будут люди, которых у нас принято называть интеллигентными. Интеллигенты то неудавшиеся гении, которые всё же по уровню культуры, образования и воспитания выше погрязших в скуке обыденности обывателей. Избранные люди в метафорической прозе Сорокина, которые имеют скрытое от всех говорящее сердце, это какие-то другие люди, отличающиеся от идеала Ефремова. Эти сорокинские 23 000 избранных людей- разные по национальности, полу, возрасту, они вовсе не являются идеалом физического и духовного совершенства. Ефремовское преклонение перед античным идеалом каллокагатии- единством красоты души и тела, не свойственно Сорокину. Главная боль современного мира по Сорокину- это бессердечность, это неискренность сердца, поэтому физическая красота людей, которая обычно достигает своего наивысшего расцвета в возрасте 20-35 лет, она не является главной ценностью. Более того, у Сорокина явно виден издевательский пафос, направленный на современный русский мир гламура, где нет места ни старости, ни уродствам, где на экранах и обложках можно видеть только исключительных красавцев и красавиц, годных для сексуального использования, где есть место только для тел, которые можно сделать товаром.
Интересно сравнить Ефремова и Сорокина в их описаниях проблем бытового обустройства человека. Например, в книгах Ефремова- жилищная проблема, убогие советские продукты и товары, одежда, машины- всё это как-то приглушено, тревожит и зудит, но прикрыто верноподданническим прогибом перед главенствующей идеологией и курсом на критику всего буржуазного. Но истинных чувств советского фантаста не скроешь. Стоит вспомнить смакования итальянского дизайна одежды итальянских девушек в «Лезвие бритвы», там же- какие-то завистливо злопыхательские, но подробные описания западного сервиса, чистых городков, легкодоступных гостиниц, шикарных яхт и машин… Замечательная фраза героини романа «Лезвие бритвы» Симы. Она говорит: «Мы жили в роскошной бедности. Так называла свою жизнь моя приёмная мать, потому что обладала тем, что считала главным для интеллигентного человека,- комнатой, оборудованной наподобие отдельной квартиры»….
Владимир Сорокин тоже недоволен существующим устройством, причём западный вариант жизни и соревнование двух систем его мало волнует, как неактуальная, пройденная данность. Сорокин весь целиком на родине, из родины. Весь из человека и о человеке. В ранних рассказах Сорокина - это какие то скорлупки от людей, какие-то опустошённые монстрища. Они говорят правильными привычными словами, они совершают привычные механические бытовые действа, свойственные виду гомосапиенс. Они совершают некие знакомые всем действа по приготовлению утренней пресловутой яичницы, они идут на субботник, или директор вызывает ученика, или юноша объясняется в любви девушке. Но вдруг всё в миг становится вверх дном, дно мутных чёрных животных глубин вздыбливается, девушка говорит юноше не сладкие лирические привычные слова, а гадостный мат, песнь своих жаждущих половых губ. Простые советские люди произносят чудовищно грязные слова, истинно отражающие их сдерживаемые в подсознании желания убивать, насиловать, осквернять то, что человеческое сообщество требует от своих членов чтить как святое. Они не просто бормочут эти накопившиеся в их недрах животные истинные слова, они приступают к действиям. Наверное, именно так и свершаются преступления в жизни, из этого выброса подавленного, не выговоренного вовремя, не обсуждённого, необъективированного. Как наивен по сравнению с Сорокиным Ефремов в своих описаниях бандитов и убийц, этих ходульных отрицательных кукол с «провалом чёрного рта» и т.д.
Владимир Сорокин воссоздает в своих произведениях советскую очередь, советскую норму. Нормой является брикет из детского кала, который должен скушать ежедневно каждый советский человек, начиная с 10 лет. Когда читаешь тексты Ивана Ефремова, который через своих персонажей- например, учёного Гирина, пытается найти норму женской красоты, то почему то перед глазами встаёт этот сорокинский брикет по размерам как натуральные хлебопекарные дрожжи. «Лезвие бритвы» и «Таис Афинская» по сути- это какие-то онанистические мечты закомплексованного советского самца. Ему непременно нужна самая красивая женщина, чтоб все оборачивались на улице. Пусть даже красота её не самая броская, но настоящая, чтоб и бёдра (крёх), и талия (крях), и высокие груди (кхм), и косые могучие мышцы живота. И чтоб юна была, лет 20, но при этом и спортсменка, и танцовщица, и начитанная, не дура. Не дура, но чтоб смотрела в рот учителю- какому-нибудь более образованному мужчине лет на 20-30 старше себя. От этих описаний советских красавиц-шестидесятниц, опирающихся на античный и индийский идеал красоты (причём индийский слишком уж кундалинен), веет фашизмом и русским неокапитализмом, рьяно кинувшимся в бизнес женскими моделями. Может быть не без духовного влияния фантаста Ефремова, делившегося в своих книгах поисками объективной девичьей красоты, годной к потреблению. А что делать какой-нибудь безногой, или кривенькой, или очкастенькой- особенно под суровым взором Гирина с его научно-медицинской линейкой, громко назидательно читающем лекции о том, что только от здоровых, физически развитых особей может родиться здоровое потомство, а от городских жителей из пыльных каменных городских мешков родятся тощие, беззадые и с короткими ногами? Увы, пойти и броситься с обрыва, вслед за забракованными младенчиками древней Македонии…
Сорокин с его садистскими, выворачивающими кишки описаниями с ума сошедших, вышедших из под контроля совков, поедающих экскременты,- он почему- то кажется по сравнению с Ефремовым гуманистом.
Особенно после прочтения его трилогии про лёд. Там особо избранные люди, отколовшие лёд от Тунгусского метеорита, делают из этого льда молоточки, и стучат этими молоточками довольно больно и опасно прямо в грудину всяких других, похожих на избранных людей. И тогда в ответ на тунгусский лёд у человека начинает говорить… сердце. Начинает говорить человеческим голосом. О, в 20 веке так много было мультиков и пьес, когда человеческим голосом заговорили человеческие гениталии. Сорокинские персонажи, говорящие сердцем, сердцем, которое мучительно, косноязычно выдавливает из себя истинное имя человека, эти люди, чьи похотливые, нечистые намерения как бы остуживает космический лёд, они как-то выглядят намного человечнее, нежели бодрые геологи, влюблённые художники, активные учёные и мудрые йогины, созданные ручкой Ефремова.
Мир Ивана Ефремова- это мир авторитарного всезнающего многоначитанного отца. Этого «отца», на котором всё держится, можно найти или почувствовать во всех книгах Ефремова. У Владимира Сорокина этот отец самоутопляется от позора в книге «Тридцатая любовь Марины». Он, такой милый, интеллигентный, мягкий, как-то гадко теряет самообладание и лишает невинности свою малолетнюю, невинно распалённую дочь Марину, и , не в силах жить с этим, топится в Чёрном море. Остальные «отцы» у Сорокина так же ужасны, карикатурны, отсутствующи, надломлены. Во всю мощь трагедия потери Отца заявлена Сорокиным в либретто оперы «Дети Розенталя». Учёный Розенталь в Сталинских лабораториях сделал клонов великих композиторов, потом он умер, а его дети- седые композиторы, остались одни, на проституированной московской площади Трёх вокзалов.
Роман «23 000» Сорокина заканчивается тем, что 23 000 людей, у которых при помощи космического льда заговорило сердце, собираются в одной точке пространства. Вроде бы свершилось искомое, наконец-то миссия выполнена. Но эти 23 000 избранных людей в момент свершения умирают, остаются живыми лишь Ольга и Бьёрн. Они плачут, они изумлены. А потом они понимают, что гибель 23 000 избранных создана …Богом. Создана для них. Для того, чтобы они вернулись к неизбранным простым людям и спросили у них, как надо молиться.
Фантаст Ефремов в тисках советской идеологии, при всей своей могучей осведомлённости в делах языческих , мусульманской, индуистской, христианской религий, бога оставляет в стороне, уповая на здоровый образ жизни, знания, в том числе тела и психики, а также на социальную помощь естественному отбору. При всём огромном потоке информации, тысячах имён богов, всяких тайных и экзотических для советских людей знаний, которые обрушиваются на читателя Ефремовым, отношения советского научного фантаста с богом выглядят грубоватыми и примитивными.
Фантаст Ефремов выдвинул в своих книгах смелые проекты переустройства несчастливой семейной людской жизни. В книге «Туманность Андромеды» это предложение вообще отбирать у родителей детей, и чтобы общество полностью давало им нужное, правильное и полезное со своей точки зрения воспитание. И родителям хорошо, можно продолжать активно развлекаться и мило трудиться без помех, и дети будут лишены истерики и порочных слабостей родителей. В «Таис Афинской» Ефремов воспевает древнегреческих женщин гетер, которые не прицеплены рабски к семейному очагу и мужу, но и не совсем продажные проститутки, рабски приставленные доить кошельки клиентов при помощи своих половых кошёлок. В принципе, это женщины, живущие от продажи своих артистических талантов, тесно связанных с их физической красотой. В «Лезвии бритвы» персонаж Ефремова с воодушевлением рассказывает об одном индийском племени, где женщины с детьми жили самостоятельно, отдельно от мужчин. Иногда встречались, а так- каждый пол со своими проблемами отдельно. Женщины со своими орущими надоедливыми младенчиками - направо. Мужчины, любящие глубокомысленно думать и шумно диспутировать с сотоварищами- налево.
Вообще, если присмотреться, у советского фантаста что-то с семейственностью было не так. На страницах его книг что-то не припомнить ни одной счастливой семьи с детьми, ни одной полноценно, по человечески состоявшейся Любви- когда жили долго и счастливо, нарожали детей, внуков и правнуков, и умерли в один день типа своего столетия.. Всё какие то неудачи и трагедии, либо незавершёнка. Страх старения женщины, долгий отъезд мужчины, измены во время отсутствия партнёра, дети, растущие без родного отца, или вообще отданные на воспитание каким-то глуповатым добрякам
Н
о мужчина хочет быть мужчиной, он доказывает свою значимость и значимость своей любви тем, что преклоняется перед красотой своей самой лучшей из всех женщины. Всегда у Ефремрова- какая-то статуя маячит, как материальное увековечивание того, как мужчина со вкусом познал красоту тела возлюбленной. А зачем женщине быть статуей? Ей бы семью бы… Но мужчины Ефремова не очень хотят семью, они мечтают о том, чтобы как в Афинах, чтоб была красивой, умной, давала, но семью бы не хотела, а если б забеременела б- чтоб была б самостоятельной. За всем за этим так и брезжит советский безответственный мужчина, порождённый идеологией безответственного, лишённого всякой человеческой собственности пролетариата, не способный прокормить ни себя, ни семью…
Сорокин в противовес Ефремову по-настоящему сентиментален и по-старомодному романтичен. Любовь сорокинских мужчин к сорокинским женщинам – реалистична, в ней есть борьба между похотью и духом, есть грусть сильного, отвественного мужчины, сталкивающегося со слабой витиеватой грешной породой женщин. Его мужчина хотел бы найти свою Прекрасную Даму, но находит реальных женщин, с их слабостями и пороками, и он –снисходителен к ним. Романтична история любви клона Моцарта к привокзальной проститутке в «Детях Розенталя». Какой-то налёт серьёзности и сентиментальности любовных отношений можно найти даже в «Очереди» и «Москве». Мужчины Сорокина воистину мужественны, им по силам прибить к матрасу даму постарше себя и побогаче себя, в них нет вихляний ефремовских мачо, выбирающих себе в жертвы простоватых девушек-дочерей.
Соцреалистический фантаст Ефремов забрасывает нас кипой сведений из всех областей знания, кроме тех, которые можно найти только именно в литературе. То, что называется «правдой сердца». Именно эта правда сердца, знание сердца, знание жизни о по крупицам, то в россыпях проступает у концептуалиста Сорокина. Соцреалист Ефремов часто удивляет наивностью, ходульностью своих представлений о жизни, какой-то простоватостью даже.
Мозг обывателей под воздействием силы таланта Сорокина выдаёт чудовищные фантазмы и спазмы подсознательных табуированных желаний, мозг геолога Селезнёва в романе Ефремова под воздействием ЛСД, понятно, в лабораторных условиях советского НИИ, выбрасывает картины далёкого прошлого человечества – в виде сцен совместной охоты первобытных людей на саблезубого тигра и т.п. Концептуалист Сорокин в самых своих диких перевёртышах с людьми часто нажимает нам на больное место. Многим хотелось в жизни хоть раз кого-нибудь задушить какого-нибудь тупого рабочего или безликого начальника, или выматериться на сакральный памятник. Саблезубых тигров на дне своего мозга доводилось видеть, пожалуй, немногим. Фантазмы Ефремова кА-то насильственны и вымучены, а фантазмы Сорокина близки и знакомы.
может быть, когда-нибудь, будет найдено доказательство мистического влияния какого-нибудь особо чистого льда на сознание человека. А если и не будет найденоорокинскую метафору «говори сердцем» трудно обойти стороной, особенно в сегодняшней России.
Позиция Ефремова- противоположна Сорокинской. Очень интересно было читать беседу Гирина со старцем Параматманандой и мудрецом Витарканандой в «Лезвие бритвы». Витаркананда говорит Гирину: «Вы правы, что аналитическое исследование внешнего мира западной наукой можно сочетать с интравертированным синтезом йоги лишь диалектически.» Гирин разворачивает перед мудрыми йогами целую программу воспитания среднего коммунистического человека, главное в которой- это воспитание активной позиции, некоей непрерывной бодрости. «Большая проблема жизни- держать человека в алертном состоянии, собранным физически и духовно». «Как же мы можем отречься от земной жизни, предоставить невеждам и негодяям разрушить и разграбить прекрасную природу и сделать всесторонне нищими грядущие поколения?».
Сегодня, в 2000-х, когда бодрые невежды и негодяи в непрерывном алертном состоянии разграбляют и разрушают нашу прекрасную природу, угрожая сделать всесторонне нищими грядущие поколения, призыв Сорокина «говорить сердцем» и призывы Ефремова к непрерывной алертности неожиданно совпадают.
Всё же литература- великая вещь, делающая возможным диалог между живыми и мёртыми, мёртвыми и мёртвыми, живыми и живыми, и всех со всеми…
яблоко глубокого Я - эссе на рассвете- поток бессознания

Hosted by uCoz